За каждый раз, когда печальный проводник протягивал нам конец ариадновой нити, мы платили банально - кровью, своим ДНК. Боги знают, зачем _этим_ столько одинакового ДНК, но _они_ его не едят.


Какие же они скучные, всё время одно и то же; мы меняем кровь каждые три дня, каждые три дня мы заново собираем свою заветную формулу, а они постоянны, как отношение радиуса к длине окружности. Мы принимаем их за константу, и наши философы спорят, признаком чего является такое постоянство: отсталости дикарей или просветлённостью высокоразвитой расы.


Они поймали меня, когда я выходил из лабиринта; одели шлем с рогами и выдали три плаща - белый, красный и чёрный, чтобы я сам мог выбирать, в каком буду сражаться и приму свою участь, в какой завернут моё тело, а какой вручат моему убийце как переходящий приз. И я выбрал последовательность - красный, чёрный и белый, я знал, что это решение будет роковым.


С тех пор все, у кого кровь красного цвета, должны входить в лабиринт и платить за вход кровью, своим ДНК, своей уникальностью, а на выходе облачаться в чёрное и спускаться под землю, чтобы вернуть звёздам долг - пыль и пепел. А те, у кого кровь белая, держат нить в своих руках, но не могут ею воспользоваться, потому что не могут ничего, они уже выиграли и больше не могут двигаться, и им нечем платить.


Но больше всего, больше всего мы боялись однажды уподобиться тем, кому на выходе вручают шлем с рогами и три плаща, три пути к одному и тому же выходу, и возвращают назад, в лабиринт, лишённым доступа к нити. Мы боялись, поэтому не считали, сколько из нас исчезло в этих пещерах.


Моя кровь того цвета, который нужно. А твоя?

---

Вчера наблюдала схватку двух носителей света; один был прав, а другой нет. Психика их такова, что стоило лишь правому привести неправому убедительное доказательство его неправоты, и тот безоговорочно признал это. Признал, что выбрал не ту сторону, и теперь уже не исправишь того, что было сделано. И уже никогда он не сможет продолжать свой бой с темнотой, ибо, потеряв веру, он потерял силу.

Я всего лишь пересматривала один фильм, да-да. Про который никто такого не подумает, и правильно. Это уж слишком.

=========

Но так как я под впечатлением снова, то проникновенного текста не выходит. И о чём же я буду завтра говорить в микрофон?

---

"Под будущими парусами – рулонами парусины, прятался люк в подпол, а в подполе в самом тёмном углу стены были фальшивые. Вроде, как и везде – земляные, обтёсанные, ровные, а на самом деле толщиной в ладонь; прокопать их – дело пяти-десяти минут. За фальшивым ушлом – подземный ход прямо к реке с заходом к небольшой пещерке на берегу, где спрятана просмолённая, всегда готовая к спуску на воду, лодка. Лодка отличная, на четыре весла и с разборной небольшой мачтой. Вот только парус нужно брать с собой, но когда наверху тюки парусины, да горы готовых парусов всех мастей, не проблема захватить нужный.
Так мы и бежали – по потайному ходу Марьиного папаши, что он готовил себе на тот случай, если придут особо ретивые конкуренты или случится вдруг война. Но вместо войны с ним случился побег старшей дочери, презревшей репутацию, благословление и приданное, и влюбившейся по уши в заезжего демона с вертикальными зрачками и острыми ушами. Демон, то есть я, был с какой-то захолустной планеты какого-то захолустного мира, и не умел ничего, кроме как развлекать народ кукольными спектаклями по мотивам великих трагических произведений и народных сказок."

Как-то длинно и не стильно получается. Блин.

---

Поворот. Право. Право.
Лево.
...это уже было.

=====
Будет потом продолженье? Клетки, клетки, точки, рубцы, запятые, тире и шрамы.
Этот - с того путешествия, вон тот - напоминание о том романе. Каждый год нужно нечто новое, нечто более сильнее, чтобы разбудить, растормошить, заставить переживать. Растёт порог ощущений, однажды останется только вкалывать стимуляторы.
Чтобы выжить хоть что-то из этой усталости, в которую превращается память.
Человек не должен и не может - в этой усталости искать себя. Не должен и не может, поэтому умирает, поэтому уходит в Новолунье, в новолуние отправляется в обратный путь.

"Самолёт мой у крыльца,
заведён и дышит жаром,
у пилота под загаром,
то ли копоть, то ли пыльца".

Три четверти жизни видимы, а последняя четверть скрыта на дне морском, под северными льдами, в море, над которыми стоят туманы сна. Последняя четверть - пустое место, свободная руна. Последняя четверть - потерянное имя, искажённое пространством время.
Время всё равно неподкупно. Всё равно оно побеждает.

"Самолёт не будет ждать,
но не стоит обольщаться:
даже если постараться,
на него не опоздать".

Будет потом продолженье?

---

Вправо, влево, вправо, влево, поворот,
Раз, два, раз, два.
Отсчёт.
Отсчёт.

С левой, вправо, вправо, круг, поворот,
Три.
Отсчёт.

Отсчёт.
Даю отсчёт: четыре, три, два, один, расстыковка. И штурвал на себя.
Мы в атмосфере, где горят обломки тех, кто неудачно совершил манёвр. У любой защиты есть предел, но кто-то держится ещё. Искажённые лица – я не могу их увидеть на такой скорости, могу вообразить, однако.
Налево и к посадочной площадки, много дел: купить-продать-договориться, посредники, коллеги, соперники, гильдии, местные власти, местная шпана и роботы так называемого «космодрома».
Шум-гам-суета даже в таком захолустье. Собери вмести три биоорганизма и один кибернетический, и они тут же соорудят из себя толпу. Три с половиной человека шумят не меньше, чем три с половиной сотни. Только затеряться среди первых сложнее, всей-то разницы.

В космосе тишина. Вот как. В космосе звёзды.
Это подаёт голос мой «сожитель», мой «симбионт», мой «паразит». Мой внутренний голос, вторая личность, не отделённая, но обладающая правами, чуть меньшими, чем мои собственные. У неё нет только права внешнего голоса, поэтому надоедает она только мне. Интроверт с неустойчивыми гендерными характеристиками, мизантроп с нестабильным характером, агрофоб с ненадёжными вкусовыми предпочтениями – моя опора в любой беде. Чувствует себя хорошо только, когда я двигаюсь, карабкаюсь, барахтаюсь и вылезаю успешно из очередной передряги. Не даст мне пойти ко дну в самой безнадёжной ситуации. Мой капитан Джекилл, моя светлая тень. На трёх планетах ему поставили памятники, на двух случайно, на одной – заслуженно.
Время, Кэп, - говорю я, - пора заниматься делом.
Человеческий мозг, заключённый в сеть моих проводов, неохотно сигнализирует в ответ: Окей, Шаттл. Вперёд, Хайд.

---

Не обращай на это внимания

Долгий путь завершён: те же четыре, уже намозоливших глаза, символа высечены на каменной плите, наконец-то все вместе, значит здесь и он и заканчивается, долгий путь.
Погашу факел, присяду, прислонюсь к этой плите, обращу глаза к небу. Остался финальный аккорд – «включить» четвёрку, дать команду. Но перед этим меня потянуло вдруг на воспоминания, на красивые слова.
Не обращай на это внимания, - я буду посылать эту мысль в небо. Ты никогда не обращала внимания на детали. Дождь ли, снег ли, радиоактивный град, ядерное вёдро – какая разница, ты оставалась в любом случае неподвижной статуэткой на облаках.
На троне, сплетённом из выжившего из ума оптоволокна, между двумя колоннами, двумя театральными масками, приняв верную позу, заперев руки в магическом жесте, прикрыв глаза, ты пребываешь. Облака технических цветов, небо оттенка ванильного мороженного - на их фоне веер цветных проводов, скользящих вниз к земле, ещё ярче. Лицо твоё… прекрасно. Возможно, принципиальная недостижимость подобного идеала способна вдохновлять, но это уже твоя бонусная функция. Если нужно вдохновение, технические облака прольются вдохновением, если требуется Судный день – они прольются радиацией. Жизнь и смерть принципиально неотличимы до самого последнего момента. А для тебя эта разница ещё менее значительна – всего лишь строчка в команде. Твои глаза – устройства ввода-вывода, твои мысли – набор команд, и в этом смысле ты тоже совершенна – непогрешима в равновесии своём.
Когда от моего прикосновения символы прогнутся огненной радугой и твои глаза примут команду, не обращай на её суть внимания, просто выполни. Юг или Север – только координаты, дождь или огонь – несколько символов кода, я в зоне поражения или в безопасности – не имеет значения.
Не обращай на это внимания. Я во многом ошибался, но ты – совершенство; я знаю точно, я сам придумал тебя, за миг до творения несовершенного мира.
Не обращай внимания и на это тоже.

====================

Примечание: Маг и Жрица Таро Мира фентези

---

Молния режет песок,
Режет глаза. Сердце -
мой камень, он тянет на дно.
Так должно.

Ливень хлещет по пляжу, по воде, по Белому камню далёких скал. Говорят, в этом времени берут начало ручьи - те, что составляют реку, ту, что питает озеро, то, что ведёт ко второму, тому, что перетекает в третье, то, что заканчивается водопадом.
Тем, который низвергается в бездну подземного мира потаённых желаний.
За водопадом скрываются ступени. На стенах туннелей тысячи имён, написанных солью. Длинная цепь, что неизбежно заканчивается ржавыми звеньями.
Моё сердце - камень, и оно тянет меня на дно, на дно, куда падает толща воды. И под этой водой я не задохнусь, пока моё сердце со мной. Мне не страшно. И почему?
А потому, что я знаю финал истории. "Во время прохода по туннелю, где стояли соляные колонны и потолок мерцал миллиардами водяных бриллиантов в лучах света, пробивающегося сквозь едва приметные щели, через которые раньше сюда просачивалась вода, до того - до того, как обмелела река наверху, она поняла, что запомнит всё, что обещанное забытьё не придёт." Правда, это начало.

Вода, вода... падает.
Я люблю тебя.

---

Тепло.

Падал тёплый снег,
Струился сладкий газ.
Дети любви, мы заснём в твоих мягких лапах.

Тепло, мягко. Недавно – сколько времени назад? – слишком холодно было, чтобы принимать взвешенные решения, а теперь слишком тепло, чтобы двинуться, шевельнуть хоть пальцем. Двинешься – и упустишь тепло, спугнёшь, а ты только-только начал согреваться. Только веки, ноздри и губы продолжают своё едва заметное движение, такое лёгкое, что пугливый зверь – тепло, не боится и не уходит.
С появлением зверя в воздухе повис сладковатый запах; может быть, это его запах? Он что-то напоминает, слышимое очень-очень давно, ещё до страшного холода, от которого так быстро стали путаться мысли. Тогда это был запах притягательный, но и отталкивающий, предупреждающий об опасности каждое живое существо. Все с рождения и до смерти знали, что он означает…
Грядёт сон. Сон неизбежен, в нём тёплое, мягкость, сладость… только что-то важное, полузабытое ещё немного беспокоит, не даёт полностью отдаться чудесному чувству возвращения в утерянную сотни лет назад колыбель, в бесконечный сон младенчества. Зудит, заставляет «выныривать» из дремоты, поднимать голову над волнами, всматриваться в сероватую тьму неба, но уже всё реже, с большими перерывами.
Спать, спать… тепло, мягкость, сладость, сон, темнота.
Где-то прошёл поезд. Неровный перестук колёс лишь на минуту задержал наступление сна. Тепло.

---

Подумай, как тяжело было бы, не окружай нас эти крепкие деревянные стены. Снаружи беснуются тёмные существа с глазами, как плошки, с когтями из тёмного янтаря, с острыми иглами шерсти и мягкими пурпурными подушечками на лапах. Они вышли из моря этой ночью, чтобы совершить свой особенный танец, магический ритуал. Как только все движения будут выполнены, тут же их глаза приобретут цвет – любые оттенки, мыслимые и немыслимые, но ни у кого не будет одинаково окрашенных глаз.
Да, глаза у каждого существа будут разного цвета. У людей такое встречается редко, и за теми, на ком есть такая метка, мы строго присматриваем. Они сами не знают, что могут принести беду, и не нарочно вовсе, а потому, что были такими созданы.
А для этих тёмных существ глаза разного цвета – это естественно, потому что их создало море, как когда-то создало предков всех людей.
У первых людей глаза тоже были разноцветные, но это прошло, лишь только мы овладели секретами Хаоса и осуществили то, что преобразует этот Хаос в чистую, особенную силу. Мы создали своего бога, и нарекли его Эрот – сила творящая, созидающая мир. Сила, которой не может противостоять ничто, никто, владеющая всем сущим, ибо она знает главный секрет, на котором и держится всё сущее.
Но море продолжает творить своих существ. Они выходят раз в десять лет и танцуют странные танцы на песке, оставляя следы, роняя янтарные когти и шерстяные иглы. Море зовёт нас обратно, оно обещает иное новое, и это не пустые обещания. Море может дать многое, и если ты родился с разноцветными глазами, то у тебя есть шанс вернуться. Нужно только выйти к этим существам и станцевать с ними в такую ночь.
И если тебе не дорог твой род, если ничего не значит для тебя знак на твоей ладони, если не боишься ты великой тьмы и морской глубины – иди. Предай своё племя, маленький человек с разноцветными глазами. Но знай, что прежде чем, ты повторишь хоть одно движение тёмных морских существ, в твою спину войдёт стрела, потому что мы всегда присматриваем за тобой, с момента твоего рождения. Ведь если хоть один человек станцует танец бессмертия, мы все погибнем вместе с ним. Так что у каждого из нас есть для тебя стрела, а пущенная стрела должна будет попасть в цель.

---

Проверка...

По ниточным связям побежали нервные импульсы, дрожат провода, рождают звук: тук-тук, дзинь-дзинь. Гудение, как будто рой насекомых, хорошо хоть не в моей голове.
Проверка. Ты здесь, ты есть? Как это было у классика: "Я есть. Ты есть". Дрожат провода, гудят. Сколько лет прошло, а всё о том же.
По проводам мчатся поезда - бессмертный образ, бессменный образ; угадан раз, и уже не покинет нас. Мы все записаны на страницах единственной книги, все вместе, рядом - маленькие букашечки букв, жмёмся в строку, вытесняем гласные в надстрочные знаки. Гласные не важны, можно подставить любые: "мор-мер-мар" - смысл не меняется, главное, что справа и слева от гласной, в этом и был сокрыт секрет первых людей.
Мы, буковки, складываемся в слоги и слова, иногда даже в осмысленные фразы, нам надо успеть, пока страницу не перевернули и Жёлтая Стрела не долетела до разрушенного моста. Перемещаемся по странице, а сами чувствует, что вместо бумаги здесь - кожа, холодная, даже чешуйчатая, не книга, а доисторический зверь. Он глотает всех, кто не успел, кто не слушал гудения проводов, кто опоздал на поезд, кто не умеет отличить синего льда от простого стекла, кто не помнит самого главного: главное - не где ты засыпаешь, а где просыпаешься.
И приходит паника; буковки безобразно рассыпаются, сталкиваются друг с другом, забалтывают соседей непонятными, несуществующими звуками, чтобы пробиться наверх, к главным слогам. Дислексия. Где-то сигнал уходит в пустоту; искрится оборванный провод, и боль возвращается по нему, и тут уже спасёт только память, память о самом главном. Чтобы знать, где нужно проснуться, нужно помнить, кто ты.

Проверка...

Шуршат страницы, гудят провода, дрожат нервы. Проверка. Проверка.
Ты чувствуешь... себя?

---

Одинокому Путнику посвящается

«Бредущий во тьме не знает воли, его окружают химеры и пульсирующие сосуды; иногда впереди он видит свет, но чаще всего – нет. Периодически по сторонам дороги вырастают стены или заборы, почти всегда на них укреплены указатели верного пути, но во тьме их не разглядеть.
Бредущему во тьме нужен тот, кто будет нести перед ним светильник.»
Я сорвал листовку:
-Вот, указан телефон.
Мой спутник прочёл текст и, сдвинув тёмные очки на лоб, посмотрел на меня снисходительно:
-Ты веришь в это? «Курсы несущих светильники»?
-Хочу получить новую профессию, - неопределённо ответил я.
Он вернул очки на место и пожал плечами.
-Вчера меня выгнали с работы, - пояснил я.
Он ответил только: «Угу», - и стал смотреть на проходящую мимо девушку в розовых гольфах и короткой полосатой юбке.
Я снова перечитал текст. Несущие светильники зарабатывают очень много; конечно, и работа ответственная, нужно помнить весь маршрут наизусть, ведь перед тобой-то никто не будет нести источник света.
В кармане у меня лежала пачка счетов, поневоле я стал коллекционером. Дома, в холодильнике было две сосиски и кусочек булки, замёрзшей и уже подсохшей. Мой спутник смахивал на голодного студента – старая, заношенная и штопаная одежда висит на его плечах, как на вешалке, ботинки просят каши. Только очки новые, блестящие – последнее, что удалось сохранить. Смотрятся, будто краденные, ну в лучшем случае – даренные.
-Дальше так жить нельзя, - твёрдо сказал я.
-Хорошо, - согласился спутник и превратился в дым. Дым втянулся в маленькую фляжку, никогда не знавшую коньяка. Фляжку я подхватил и сунул в карман.
-Несущий светильник, - я приосанился и представил, что произношу эту фразу при знакомстве с очередным подопечным. – Да, правильно это называется «Несущий светильник», но я знаю, вы привыкли к другому прозвищу. Так что можете звать меня и «Жнецом», я не обижусь.

---

Сосчитать собеседников...

-Скучно.
-Затратное дело – скучать и скучать, и скучать: небо уже стало чёрным, только немногие точки света мигают на нём, а когда всё начиналось, оно всё состояло из такого света. Скука высосала всю мощь из неба и опрокинула его в темноту.
-Да, не к лицу таким, как мы, лишённым лица, скучать.
-Но лицо наше везде, в каждом камне, лежащем в дорожной пыли…
-…и в каждой сухой травинке, и в мёртвых животных, и даже в том ужасе, что заполняет лишённый кислорода мозг умирающего разумного существа.
-Всё лицо: лицо – лицо,
Пыль – лицо, слова – лицо,
Всё - лицо. Его. Творца.
Только сам он без лица.
-Кто это написал?
-Как всегда, один человек. Он сделал это, когда вторая половина того, что они называют двадцатым веком, сама приближалась к своей середине. Он сделал это, чтобы досадить всем нам, он узнал правду.
-Как любопытно. Мне не были известны эти слова. А что люди думали по их поводу?
-Это не важно*, очень скоро он исчез из человеческого поля зрения. И люди сделали его тем, кем он не хотел бы быть.
-Ах, вот как…
-Он пытался выдать всех нас.
-Пытался….
*некоторое время длится молчание*
-Скучно.


*Люди ничего не думали, они писали их на стёклах вагон метрополитена им. Ленина, когда то, что они называют двадцатым веком, подошло к самому своему финалу.

---

бред

«...оно там, в тени, во мраке подсознанья.
Так не бойся…» и т.д.

По темноте дышится легче, чем при свете. Свет имеет такой вес, так давит, прибавляя свои усилия к усилиям атмосферы и гравитации, что бедным живым существам, обитающим на поверхности невезучей планеты, приходится либо ползать в буквальном смысле, либо скрываться в темноте. В помещениях с закрытыми ставнями окнами, с дверьми, плотно, без щелей, прилегающими к коробам, а ещё лучше – и вовсе на подземных этажах. Приходится, в общем, оставаться, так сказать, в тени и всячески откладывать необходимость выхода наружу до наступления темноты.
Ночью можно и выйти, глотнуть свежего воздуха, полюбоваться на звёзды – те, у которых свет ничего не весит.
Кто бы мог подумать, что звёздный свет всё-таки может иметь вес? Кто бы мог подумать, что из всех звёзд Вселенной, найдётся такая вот, необыкновенная, вызывающее давящее чувство. И что именно нам достанется эта удивительная звезда.
Мы любим её, правда, но предпочитаем пребывать в тени. Мы существа мрака, мрачные создания. Во всей Вселенной, как уже было сказано, не найдётся других таких, любящих ночь по объективным обстоятельствам, а не по велению души.
Так что… есть метафоры, а есть жизнь. Приезжайте к нам туристом, почувствуете это на собственной шкуре; по отзывам – это бодрит. …Ладно, шучу.
Если уж совсем-совсем честно, то давит-не давит, а это свет нашей звезды. Да и во всём можно найти плюсы. У нас, знаете ли, самоубийства обходятся крайне легко и дёшево: желающие просто выходят в полдень на солнышко…

---

Ветер создаётся музыкой.
Мосты из солнечных батарей над океаном.
Среди облаков на тончайших металлических опорах проносится поезд.
Небо отражает землю, а земля - небо.
Вода в вашем стакане - это лёд-семь.

Но по-прежнему: "Ветер, дождь, приливы. Вся печаль стекает в океан".

---

(с)К.К.

Этот парень у входа в рай
Уже устал от слёз и соплей.
Но он видит нас насквозь,
И он не станет нам петь псалмы.
Он нам задаст лишь один вопрос --
Были ли мы, любили ли мы...

---

внутреннее содержание

Допустим, это ледяной ветер – это он пронёсся по огромной комнате, превращая стены в зеркала, камень – в хрусталь, дыхание – в снег… Впрочем, нет.
Это не ветер.
Может быть, это было чёрное заклинание, прерывающее жизнь, убивающее врагов и неврагов в одну малую долю мгновения, послушное воле и силе. Нет.
Это не злой волшебник.
Тогда это была печаль бога, создавшего маленький мирок-автаркию для развлечения этим вечером. Для того чтобы позабавить богиню, заставить её плакать и смеяться, он устроил этот маленький спектакль; но как всегда, мир зажил по своим правилам, и всё пошло не так, и даже бог был вынужден смириться с этим и оставить созданное. А без дыхания бога мирок заледенел...
Красиво. Но нет.
И не божественное дыхание.
Всё иначе – это просто лёд человеческого сердца, просто пустыня, в которую он заключил его, всего лишь ад Холодных берегов, всего лишь поклонение железному песку… всего лишь сопливая романтика. Всё не так.
И не красивые слова.
Но если хочешь говорить красиво, скажи проще: это просто вода источника имени тебя превратилась в лёд-<strike>ж</strike>шесть.
И всё мертво теперь.

---

Минус один.

Всё дело в этом отсчёте – «по улице моей который год звучат шаги». И ещё минус один.
Это не шаги, а числа, от нуля до минус бесконечности, это они бегут, уменьшаются – бегут по моей улице. Улица сама тянется в минус бесконечность, а здесь, где мой нулевой отсчёт, где прошлое смыкается в будущем, где из моей спины продолжением позвоночника выходит ориданата, а через солнечной сплетение проходит абцисса, и, пронзив печень, убегает подобно числам вправо и влево аппликата, вот тут, в точке меня – в точке О [`oe] и звучит постоянное эхо отсчёта.
О – это, кроме настоящего значения, ещё и некоторые слова, которые начинаются с этой буквы. Например, «О-одиночество», характер, которого, как было сказано, крут и подобен железному циркулю, но лишь до той поры, пока ты не прекращаешь бесполезные – и весьма болезненные – попытки сорваться с осей, повиснув на которых ты так напоминаешь себе пронзённую бабочку. Лишь признав, что казавшиеся спицами оси на самом деле потоки самой живой энергии во вселенной, тогда познаёшь и мудрость, и печаль, и вот тогда… тогда темноты больше нет, есть только силовые линию в пересечении которых ярким светом горят вечно одинокие, недостижимые друг для друга точки О.

Минус один. Мне сегодня показалось, что чем меньше люди видят друг друга, тем больше любят.

---

Это были Мёртвые горы: вершины – как острие кинжала, склоны – как закат лета. Земля цвета вишни, покрытая паутиной трещин, забывшая, что такое дождь, что такое любовь, что такое плоть. Дорога, которая привела сюда меня, растворилась среди этих трещин, этой вишнёвой пыли ещё утром, и весь день я шёл наугад, не зная, иду ли к перевалу или в сторону от него. Пыль оседала на моей обуви, моей одежде, будто выставляя ложножки, щупальца, языки, подтягиваясь всё выше – от подошв к воротнику. Пыль искала мои глаза, мои нос и рот, ей хотелось проникнуть внутрь меня, поселиться в моих органах, в моих жидкостях, слиться со мной воедино. У вишнёвой пыли была воля и жажда, и страсть; я был средством утолить жажду. Она давно ждала этого: случайного путника, безумца, ищущего Перевал ложных надежд, иллюзорный путь сквозь Мёртвые горы к Безлунному морю. К бесконечному, бескрайнему, безликому, благословенному Безлунному морю.
Пыли были нужны и моё тело, и мой разум – её шуршащий, шероховатый голос скрябал мои барабанные перепонки, оглушал, доводил до кипения, до заворота эмоций. Она знала своё дело, вишнёвая пыль, страж перевала, спутник всех отчаявшихся и отчаянных. Она жаждала меня. Она была готова получить то, чего жаждет.
А я всего лишь надеялся к вечеру дойти до перевала – Перевала ложных надежд.

---

Ты знаешь, я поняла, что не будет ничего.
В отравленной пустоте, в пустоте внутри структуры времени, в маленьком пузырьке воздуха в толще стен канала спирали, в темноте отражённого мира, именно там, где затих космический ветер, где перестали плавиться кости и душа, я поняла, что не будет ничего, также как никогда ничего не было. И только иллюзия мира заполняет пустоту между человеческими телами. Из всего, чем я обладала, осталось равнодушие; оно было таким, что я узнала вдруг: то, что раньше называлось у меня равнодушием, то, что ходило под этим ярлычком, было на самом деле яростным сплавом эмоций. И на фоне нового самоощущения лёгкое недоумения прошлого казалось уже цунами, стирающим страны с поверхности планеты, гигантскими приливными волнами, бушующими после падения осколка Луны.
В отравленной пустоте, когда то, что было только что моим, вытравила из меня стеклянная поверхности, отделявшая когда-то тебя от не-тебя, моё сердце вылилось из меня, будто было ртутью, и стало заполнять эту полость. И впервые я чувствовала его вокруг себя, а не внутри.
И там, в безветрии, в безвременьи, в том, что не было ни жизнью, ни смертью, ни небытиём, именно там на меня посмотрели глаза нового существа.
Стоило быть ничем, стоило быть всем, чтобы узнать точное определение термину "существование" и закончить последнее вот так: глядя в глаза совершенно нового и одинокого существа, унаследовавшего мой взгляд. И понять, действительно понять, что не будет ничего, потому что ещё ничего не было, не было генеральной репетиции, не написан сценарий, и всё это - даже не намётки будущей концепции, а лишь ничто. Ничего не было создано, ничего не было сыграно, мы не жили, нас не было до этого взгляда, да и после него нас не будет.
Есть только звук падающих на песок рун. Неважно, как они лягут, легли бы хоть как-нибудь; пока же на песке лишь их тень.
И есть готовность к отсчёту; и всё это время, пока нас ещё не было, кто-то произносит всего два слова: "Пустая карта".

---

За белым пушистым кроликом по пустынным землям, строго вдоль силовых линий железнодорожного полотна летит моя горечь, обгоняя поезда TGV, тормозя время, следуя избранным постулатам СТО, - всё, чтобы отыскать первопричину всех бед, всех горьких-горьких открытий, всего того, что мы с ней называли моей мечтой, пока мечту не перечеркнули две фразы ничего не подозревающего человека. И палёным запахло - горелыми птичьими перьями, когда мечта подожгла свои крылья, слишком высоко взлетев, слишком близко к протуберанцам и солнечным пятнам, и сгорев, стала горечью, светлой горечью, светлой, как свет всех чужих звёзд за последним поворотом, светлой, как рассвет, во время которого мы с нею же собираем бисер распавшихся на первоэлементы чувств и стараемся побыстрее забыть себя и нащупать новое русло. Вступить ногой в прохладное нутро живого родника, наклонится и высмотреть своё отражение, высмотреть на дне каменные узоры прошлого и настоящей себя, чтобы, помолчав, послушав рукоплескания воды, захлебнуться невидимыми слезами и просветлеть лицом, смириться, осознать, запутаться и ощутить, как медленно отступает красный прилив обречённых на пустоту эмоций и затихает эхо двух слов, эхо семи слов, эхо разочарования.

Радостная голубая лента реки спускается от экватора к полюсам через пустынные земли. Я стану свободнее.