Эстель Оскора
Светлый день сменился светлой ночью, пьяно покачиваясь, рассвет обнял утро и зашептал ей на ушко удивительно непристойные вещи, так что она просто застыла, шокированная, и не сразу дала охальнику отпор.
В кромешной тьме – единственном кусочке такой тьмы на всей планете – зашевелилась жизнь. Здесь она была забитым жалким кусочком плоти, неизвестно зачем пробудившимся среди вулканов, цунами, ущербных лун, высохшей земли, ядовитой воды, ураганов и пустынь. Кусочком, едва шевелящимся, дышащим тяжело и часто, не в силах надышаться тяжёлым воздухом планеты; бесформенным кусочком, с кое-как отращенными конечностями, с затянутыми плёнкой глазами, вечно испуганным сердцем. Этот кусочек прятался во тьме, лишь бы только уберечься от внимания вездесущего, предающего его света. Страшно пытаться представить, какой была жизнь этой частицы жизни, жизни, которая всегда должна звучать гордо.
Вот идёт человек – у него может быть любое имя, оно не важно сейчас, и практически любое занятие, это тоже не важно; во внутреннем мире этого человека светлый день сменяется светлой ночью, извержения вулканов страшными цунами, ураганы селями, ядовитые осадки великой сушью; тому, что должно звучать гордо, в его внутреннем мире отведено мало, по сути, на откуп ему даден крошечный кусочек плоти, такой жалкий, что невозможно даже пытаться представить себе его существование; в этом кусочке плоти заключена душа, и она всегда – в кромешной тьме.
В кромешной тьме – единственном кусочке такой тьмы на всей планете – зашевелилась жизнь. Здесь она была забитым жалким кусочком плоти, неизвестно зачем пробудившимся среди вулканов, цунами, ущербных лун, высохшей земли, ядовитой воды, ураганов и пустынь. Кусочком, едва шевелящимся, дышащим тяжело и часто, не в силах надышаться тяжёлым воздухом планеты; бесформенным кусочком, с кое-как отращенными конечностями, с затянутыми плёнкой глазами, вечно испуганным сердцем. Этот кусочек прятался во тьме, лишь бы только уберечься от внимания вездесущего, предающего его света. Страшно пытаться представить, какой была жизнь этой частицы жизни, жизни, которая всегда должна звучать гордо.
Вот идёт человек – у него может быть любое имя, оно не важно сейчас, и практически любое занятие, это тоже не важно; во внутреннем мире этого человека светлый день сменяется светлой ночью, извержения вулканов страшными цунами, ураганы селями, ядовитые осадки великой сушью; тому, что должно звучать гордо, в его внутреннем мире отведено мало, по сути, на откуп ему даден крошечный кусочек плоти, такой жалкий, что невозможно даже пытаться представить себе его существование; в этом кусочке плоти заключена душа, и она всегда – в кромешной тьме.