Почему я - это я, а не то, чем я хотела бы быть? Почему я не умею жить, как все, с такой лёгкостью, с таким безразличием, с такой прямотой следования общей дорогой?
Я больше _так_ не хочу, хочу быть, как все, хочу, хочу, хочу!
Я хочу быть как все.
Мне надоела моя обочина. Мне надоело выбирать тропинки. Мне надоело считаться странной. Мне надоела я. И я знаю, чтобы я не делала, чтобы не думала или не чувствовала, я всегда буду последним номером в списке, потому что миру это не нужно. Ему нужно совсем иное.
Красота мира прячется за нынешним настроением. Вот что это такое - меланхолия, это когда ничего кроме красоты мира не живёт в твоих мыслях, и больше ничего не можешь и не хочешь делать, кроме как думать о ней. Это невыносимость дышит с твоими лёгкими. Её нужно выплеснуть, выдохнуть, но это сложно. Она требует трансформации, она хочет стать такой красотой. Не понимает, как это сложно: найти для неё такую форму. Но если не выдохнуть невыносимость, если не довести всё до финальной точки, до пика, то будет больно. Просто, обыденно, обыкновенно больно.
Можно, я вспомню и тебя, о сосредоточие моего равнодушия? Скажу о тебе не просто так, а за три невероятных дня, когда душа пела, за годы непонимания, невозможности расставить точки над "ё", за ностальгию о том, что "было бы, если", за то, что "бы" не исчезло, за полное безразличие сегодня. Самая удивительная метаморфоза, от "всё" до "ничего". И ты тоже часть всего этого.
И твои фотографии у меня есть. Они меня забавляют.
Невероятный человек, невозможный человек, удивительный, быть рядом с которым - счастье, понимать которого - счастье, любить которого - безумная боль. Недоумение, издёрганные нервы, вечный стресс, жгучая ревность, страх потери. Всё, как обычно, всё, как всегда, всё, как было раньше. И неужели это пройдёт? Невозможно.
Совсем другой. Всё по-другому. Всё слишком сложно.
Мой человек, безнадёжно мой, моя душа, моё сердце, часть моей судьбы, воздух моего мира. Потерять тебя - это так страшно, так больно, так неизбежно. Невозможно сохранить, но что же мне делать, если всё меняется в жизни, и я меняюсь, и то, что вчера казалось вечным, теперь - прошлое?
Мне не нужно фото, ни старое, ни новое, мне достаточно закрыть глаза, чтобы видеть тебя.
Потерянный для меня человек, который и не был моим. Столько лет прошло с того момента, как твой образ поймало серебро плёнки. Все эти годы - потерянные годы.
В них потерялось то, чего не было, увязло то, чего нет, растворилось то, чего не будет.
Ты был нужен таким, каким я тебя не знала. Прошло слишком много лет, всё слишком поздно.
Проблема выбора, как никогда, серьёзна. Проблема выбора, как никогда, судьбоносна.
Проблема выбора сложна, как никогда.
Говорят, это время, особенное время, время, подчинённое магии чисел, являющихся всего лишь функцией нашего подсознания, время перемен или стабильности, именно это время ставит самую главную проблему выбора, которая неизбежно предоопределит дальнейшую жизнь.
Такой выбор нам делать ещё не приходилось. И это правда.
Выбор между тем, и тем, и тем... столько тем - и всё это темы выбора.
Каждый раз, выбирая куда поставить ногу, мы меняем что-то в мире, но только сейчас, в это странное время мы принимаем решение, последствия которого будут прослеживаться на протяжении многих лет, прослеживаться ясно и чётко, как никогда. Никогда: это будет выбор между разными никогда. Решать не про то, что хотим получить, а про то, чего не хотим лишиться.
Исследование планеты шло своим чередом; так, будто на совести человечества были уже десятки освоенных планет. Возможно, в этом была «виновата» многовековая художественная традиция, когда писатели и режиссёры давно распределили роли и выстроили стратегии, и каждый человек с детства усвоил, что делать на новой, незнакомой планете, чего бояться, какие ошибки совершать и как стать героем. И все планы, все инструкции и указания, составленные на все возможные случаи, танственным образом были похожи на бесчисленные планы, инструкции и указания из бесчисленного количества фильмов и книг.
Единственным человеком, которому не нашлось занятия по специальности, оказалась, естественно, Лида. Лингвист на безлюдной планете был не нужен, а помощь, которую Лида могла бы оказать другим, ограничивалась, пожалуй, сбором и сортировкой некоторых данных. Всё-таки не зря Йенсон морщился, доходя при чтении списка членов экспедиции до лингвиста. Большую часть времени Лида проводила, «гуляя по Эдему». Конечно, это не были пикники на свежем воздухе, хотя бы потому, что могли оказаться опасными для жизни. Продуманные маршруты, определённые меры безопасности были необходимы; а в результате Лида оказалась в роли «выездного корреспондента» или летописца.
Прошёл ровно месяц со дня посадки, когда на своём репортёрском задании Лида столкнулась с работой по специальности.
Это произошло примерно в ста километрах от места посадки Пилота, на границе лесного массива и полосы равнин, а по-простому говоря, на лесной опушке, чудесной, как и всё на Эдеме, в солнечный день, такой же замечательный, как и предыдущие тридцать. Катер обнаружил в сине-зелёном лесу групп существ, которые, по его компьютерному мнению, вели себя подозрительно: их было несколько десятков, их действия казались достаточно организованными, они передвигались со «среднечеловеческой» скоростью и шли к опушке. С разрешения Лиды катер опустился в ста метрах от границы леса; несмотря на предупреждения компьютера, Лида вышла из катера, хотя, конечно, отходить от него не стала. Существа уже подошли к опушке.
Если бы по возвращении на землю кому-нибудь пришло в голову взять у Лиды интервью, то обязательным вопросом был бы: «Думали ли Вы тогда, на это лесной опушке, что сейчас станете первым человеком, вступившим в контакт с инопланетной расой? Что Вы чувствовали тогда?». В этот момент Лида была уверена, что навстречу её идут люди. И от этой мысли она, отчего-то, не испытывала никакого волнения или нетерпения, или страха. Она думала о Земле; и в тот момент, когда из-за деревье появился небольшой зверь, высотой сантиметров тридцать, синий, шерстяной, с задранным кверху пушистым гибким хвостом, узкой мордой и круглыми белыми глазами, а в общем-то, самый обычный эдемский зверь, и, неспешно вышагивая, направился к ней, она думала о Земле. Зверь, не проявив ни страха, ни агрессии, ни настроженности, пододошёл к Лиде и, задрав голову, заглянул ей в лицо точно так же, как когда-то это делал её собственный кот. И Лида улыбнулась эдемскому зверю, но продолжала думать о Земле. Потом компьютер катера предупреждающе пискнул в наушнике: вслед за зверем из леса появились люди.
Боюсь, при общении с ними Лида была неприлично рассеяно, потому что она никак не могла отделаться от странной мысли, что на Земле случилось нечто страшное.