За белым пушистым кроликом по пустынным землям, строго вдоль силовых линий железнодорожного полотна летит моя горечь, обгоняя поезда TGV, тормозя время, следуя избранным постулатам СТО, - всё, чтобы отыскать первопричину всех бед, всех горьких-горьких открытий, всего того, что мы с ней называли моей мечтой, пока мечту не перечеркнули две фразы ничего не подозревающего человека. И палёным запахло - горелыми птичьими перьями, когда мечта подожгла свои крылья, слишком высоко взлетев, слишком близко к протуберанцам и солнечным пятнам, и сгорев, стала горечью, светлой горечью, светлой, как свет всех чужих звёзд за последним поворотом, светлой, как рассвет, во время которого мы с нею же собираем бисер распавшихся на первоэлементы чувств и стараемся побыстрее забыть себя и нащупать новое русло. Вступить ногой в прохладное нутро живого родника, наклонится и высмотреть своё отражение, высмотреть на дне каменные узоры прошлого и настоящей себя, чтобы, помолчав, послушав рукоплескания воды, захлебнуться невидимыми слезами и просветлеть лицом, смириться, осознать, запутаться и ощутить, как медленно отступает красный прилив обречённых на пустоту эмоций и затихает эхо двух слов, эхо семи слов, эхо разочарования.
Радостная голубая лента реки спускается от экватора к полюсам через пустынные земли. Я стану свободнее.